Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою - Страница 15

— Кто может так ругаться, еще достаточно силен! Вперед, парни!

— Идешь с нами, вот и слушай! — возразил длинный впереди меня достаточно громко, чтобы мог слышать командир отделения. Но у него все же хватило ума открыто не перечить прусскому начальнику. Да, этот «невоенный» начинал нам нравиться. Наивысшую похвалу он заслужил от Поуцара во время короткого привала:

— А парень-то на горбе несет столько же, сколько и мы.

Наконец! Наконец мы приблизились к своей цели. Когда мы преодолели вытянутый холм, то увидели еще далеко впереди огонек, который мог светить только из какого-нибудь селения. Скоро конец нашим мучениям.

Когда мы пришли в село и дожидались подхода остального взвода, на вездеходе подъехал офицер:

— Ребята, это еще не конечная цель! До следующего важного перекрестка дорог еще девять километров!

— Следующий раз!

— Кто это сказал? Представьтесь, как положено!

— Лизни мне жопу! — злобно прошипел Пунтигам. Напрасно в темноте офицер пытался отыскать «бунтовщиков». Бодро крикнув:

— Я доложу о вашей выходке рапортом! — он наконец уехал на своей машине, покинул сцену, сопровождаемый нашими грубыми пожеланиями.

Мы с ног валились от усталости, но не могли лечь, потому что у нас ничего не гнулось и мы боялись, что из-за боли не сможем встать. Горевшие огнем ступни нас уже не держали. Теперь и на левой ключице я заметил опухоль толщиной с палец. Тогда, с руками, занятыми ящиками с патронами, я закинул ремень от карабина за шею, которая хотя и была натерта, зато до сих пор не была под нагрузкой. Теперь осталось, не сгибаясь, упасть на кучу хвороста у дороги и лежать бревном. Сидеть мы уже не могли. Трущиеся поверхности зада и внутренние поверхности бедер превратились в одну сплошную красную рану, к которой прочно приклеилось белье. Как мы могли — «Какого черта еще девять!» — пройти еще девять километров, если у нас не было сил даже отойти в сторонку помочиться. Мы по очереди повисали на дорожном ограждении, высота которого была по пояс, это позволяло, не садясь и не ложась, расслабить ноги и разгрузить таз.

Наш командир отделения напрасно пытался вывести нас из принятых нами поз. На минутку он отошел и вернулся с девушкой, которая из кофейника угостили, нас горячим кофе с фруктовым шнапсом. Тогда мы приняли несколько более приличное положение, чтобы девушка не заметила, где у нас болит больше всего. От нее мы узнали, что наш отряд встал на постой в ближайшей деревне, а для нас уже заготовлены соломенные лежанки. Это сообщение было для нас лучше самой прекрасной музыки. Мы от души были ей благодарны за помощь.

Когда вдали услышали звуки приближения главных сил, мы построились, чтобы идти дальше. Перемещая попеременно вперед то левое, то правое бедро, мы ушли в ночь. Мы могли идти по дороге теперь только враскоряку. Теперь мы были благодарны каждой капельке пота, стекавшей по бедру: хотя она жгла, но все же «смазывала».

Как мы прошли последний, 74-й километр, мне непонятно до сих пор. Командир отделения сказал нам только, построив нас перед собой:

— Господа, если ВЫ не способны выполнить поставленную задачу, то Я должен ее выполнить. Это вам ясно? — Это подействовало!

Большинство жителей местечка, куда мы пришли, не спали и встречали нас. Ни поцелуи девушек, ни вино, ни шнапс нас не удержали. Словно бревна мы свалились на соломенные лежаки в открытых сараях, не сгибая спин. После этого девятнадцатичасового форсированного марша, не выпуская оружия из рук, мы сразу же уснули.

Я очнулся только тогда, когда кто-то энергично стянул с меня сапоги и сорвал с моих ног носки вместе с приклеившейся к ним кожей со стоп. Ротный санитар начал свою работу вместе с разбирающейся в медицине местной девушкой. Ножницами он срезал лоскуты отмершей кожи с темно-красных стоп и немилосердно заливал обжигающим йодом поверхность ран. Тем, что находилось под брюками — растертые поверхности бедер и промежности, потом мы должны были заниматься самостоятельно.

Когда я на следующее утро, которое было уже не утром, а полднем, захотел подняться со своего соломенного тюфяка, то меня снова бросило на мою лежанку. Обтянутые свежей розовой кожей стопы горели огнем. Боль в пояснице была непереносимой. Мои товарищи тоже пытались подняться и тоже сначала безуспешно. Наш командир отделения лежал в уголке и спал. От санитара я узнал, что он отказался ставить кого-нибудь из нас в караул и сам нес службу остаток ночи. Мы могли снова убедиться, что он, как и прежде, «совершенно невозможно висит в своем мундире». Но то, что он показал нам без многих слов, вызывало в нас уважение.

Остаток дня мы провели за чисткой оружия, снаряжения и уходом за собой. Затем нам поручили несение дозорной службы вокруг расположения войск. Они располагались широким полукругом вокруг командного пункта батальона.

На высоте по другую сторону населенного пункта наше отделение находилось в дозоре на опушке леса. Перед нами раскинулись широкие луга, предоставлявшие днем широкий обзор и дававшие хороший сектор обстрела для пулемета, который мы установили на краю лощины под раскидистыми ветвями могучего бука. Листва дерева, спускавшаяся до земли, почти полностью скрывала нас от внешних взглядов. У нашего дозора была телефонная связь с ротным командным пунктом. Наша задача заключалась в том, чтобы во взаимодействии с остальными дозорами, расположенными в округе, обеспечить батальон от внезапного нападения. Свободные от несения службы в дозоре солдаты отделения спали в двух палатках, хорошо замаскированных ветвями, установленных позади поста.