Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою - Страница 24

Из 1-й роты меня перевели в штаб батальона. Причиной этому послужило то, что я не понравился новому командиру роты. Мы сразу с ним не сошлись. Я в нем видел не предводителя своих подчиненных, а новый тип беспощадного представителя «расы господ». Его лицо отражало грубую жесткость и ум. За какую-то мелочь он устроил мне ужасный разнос перед строем. На следующее утро, когда он обратился к роте с приветствием: «Хайль Гитлер, рота!» и она в ответ ответила обычное краткое: «Хайтлер!», я, стоявший в первой шеренге, остался с упрямо сомкнутыми губами. После этого я, вспомнив цитату из рыцарских времен, сказал гауптштурмфюреру Кальтхофену громко и твердо:

— Я отказываюсь от Вашего приветствия! — Фронты были обозначены.

В отличие от молодых добровольцев и резервистов старших возрастов, которые могли считаться национал-социалистами в идеальном смысле, гауптштурмфюрер Кальтхофен был фанатичным национал-социалистом, который при проведении с нами своих занятий по мировоззрению хотел привить нам что-то из своих представлений. С резервистами ему ничего не удалось. У них уже были свои установившиеся взгляды. А нам, молодым людям, считавшим себя национал-социалистами именно потому, что они были сторонниками единой Германии, он морочил головы своими фанатичными взглядами.

Через несколько дней он перешел к делу. Тот унтершарфюрер, бывший адвокатом с академической степенью, якобы допустил высказывания, способные поколебать основы великой Германии. Последовал доклад гауптштурмфюрера Кальтхофена, суд перед собравшейся частью, приговор, разжалование, срывание эсэсовских петлиц, изгнание со «стыдом и позором» из войск СС и после переодевания в пижаму заключенного препровождение на огороженную территорию концлагеря.

Этот случай вскоре был забыт. Все время наши мысли занимало овладение новым вооружением и боевой техникой. Наконец-то мы расстались со старыми пулеметами времен Первой мировой войны. Вместо них мы получили чешские легкие и тяжелые пулеметы с воздушным охлаждением. К ним подходили патроны немецкого производства. Если до этого мы были грузчиками-чернорабочими, то сейчас стали чем-то вроде «спортивной пехоты».

Значительно участились ночные занятия. Ночные марши, ночные бои, ночные занятия по разведке и действию ночных групп захвата и оборудованию позиций ночью шли одни за другими. Теперь, очевидно, поняли, где было слабое место в нашей прежней подготовке.

В ноябре вооружение дивизии завершилось и ее направили в Северный Вюртемберг. Штаб 1-го батальона 2-го полка и 1-я рота после марша по сильному холоду прибыли в Лауфен на Некаре. Окоченевшие, мы бродили в темноте по городку, разыскивая места для постоя. В моем квартирном ордере было написано имя Марии Штольп с указанием улицы и номера дома. Оказывается, мне совсем не надо далеко ходить, я быстро нашел домик с фахверком, как из книги сказок. Пожилая женщина, сгорбленная от жизни, с толстыми линзами очков на глазах приняла меня радушно. Она уже все подготовила для «своего солдатика»: теплое помещение, горячий ужин и мягкую постель в комнате под крутой крышей. Мне очень понравилось у «Матушки зимы». Молодому солдату, привыкшему к суровой обстановке, очень нравится вдруг оказаться в домашнем уюте.

Мой товарищ Петерайт разместился в доме напротив. Когда я следующим утром выглянул из окна, чтобы дать ему сигнал выходить на утренний осмотр, я увидел не солдата, а привлекательную хозяйскую дочку, глядевшую из украшенного окна. Вот же везет людям! Девушку звали Матильда.

В том городке на Некаре мы провели несколько недель. Наше пребывание там отмечалось очень радушным отношением жителей Лауфена. Для них мы были не СС, а просто молодые солдаты, которым предстоят еще тяжелые времена. Мы наблюдали, как развиваются отношения: мужчин в гордом ожидании, женщин, переносящих на нас свои материнские чувства. Мы показывали себя готовыми к предстоящим суровым испытаниям. Наша дивизия с гордым названием должна была стать самой жесткой, стойкой, отважной, умелой и рыцарской из всех соединений. Мы становились высокомерными.

Зима в Лауфене в тот год была очень холодной. Матушка Штольп связала мне шерстяные наушники, чтобы я не простудился. Служба была по-прежнему строгой и тяжелой. Не было никаких скидок ни на погоду, ни на местность. Мы проползали сотни метров по замерзшей земле и по пояс в ледяной воде переправлялись через ручьи и речки. Район наших учений ограничивался радиусом в тридцать километров. Когда мы возвращались с учений или учебного марша, наши песни разносились по улицам городка вопреки нашей усталости и на удовольствие жителей Лауфена. Из полевой кухни я всегда прихватывал с собой айнтопф (Айнтопф — (нем.) густой суп с мясом) для моей хозяйки, а на квартире на столе меня всегда ждало что-то домашнее.

Чтобы я не потерял водительских навыков, я получал задания на поездки в окрестностях Лауфена. В Штутгарте я едва не потерял колесо из-за того, что не были затянуты гайки крепления. В Хайльбронне я на «Штёвер-Грайфе» со старшиной на борту из-за гололеда врезался в стену парка. Когда я приехал на стоянку, старшина и жестянщик впали в бешенство: «За руль больше не сядете никогда!» Я был по-настоящему потрясен случившимся и тем, что мне запретили ездить. Но где же мне набраться опыта в зимнем вождении?

Рождество 1939 года мы отпраздновали в Лауфене. Это было мое первое Рождество в войсках. Мы собрались вечером в празднично украшенном школьном актовом зале, на сцене которого стояла великолепно украшенная елка с голубыми свечами.