Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою - Страница 62

— По вторым саням, четыреста. Огонь!

Моя первая мысль: «Ему что-то показалось!» Первый осколочный снаряд ударил в сани и сорвал с них стог сена. Оказалось, что это вовсе не сани, а легкий танк с 45-мм пушкой и пулеметом. Выпущенный им снаряд со свистом пролетел над нами. Я смотрю на пушку. Расчет, словно единый организм, действует за ее щитом. От второго попадания вражеский танк разлетелся на части, загорелся и дымил до следующего утра.

Внимание командира орудия, крестьянского сына из Баната, привлекли подозрительно свободно висящие постромки «саней». Он не дал захватить нас врасплох. Две лошади, воз сена и мясо убитых лошадей были великолепными трофеями.

Находящиеся на левом берегу деревни Кобылкино и на правом берегу — Коровищино, оборонявшиеся несколько недель силами саперного батальона и дорожно-строительной роты, пришлось оставить из-за недостатка боеприпасов и измотанности людей постоянными боями в ночь с 22 на 23 февраля. Убитых похоронили в снегу, всех раненых забрали с собой. Всех их довели до Робьи, пробиваясь через противника, действовавшего в нашем «тылу». Изголодавшиеся, измученные боями, эти солдаты заняли снова оборону у Кукуя, по соседству от группы Кнёхляйна, оборонявшей опорный пункт в районе Козлово, Великое Село на юго-западной оконечности «котла». Только из Робьи удалось отправить тяжело раненных на полевой аэродром в Демянске.

Превосходящие силы противника прорывались в котел. После сдачи Кобылкино и Коровищино путь ему был бы свободен, если бы его не остановил гарнизон в Бяково. После сдачи населенных пунктов на Ловати мы еще удерживали Кулаково, далеко впереди от нового фронта «котла», проходившего по Робье, «Вися свободно в воздухе», как сказал командир боевой группы штурмбаннфюрер Хартьенштайн. Пару недель я был откомандирован в боевую группу в качестве водителя командира, ездил для установления связи с разведывательными дозорами, провозил раненых и боеприпасы через русские позиции.

Теперь противник оседлал вдоль прямую дорогу Коровищино — Великое Село, закрывая нам сообщение с новым рубежом по Робье. Закрыто было сообщение и с полевым аэродромом в Демянске, спасительным местом для раненых и базой снабжения всех окруженных войск.

Боеприпасов у нас было пока достаточно, но врача у нас не было. На снабжение можно было не рассчитывать. Днем нас обстреливала русская артиллерия и гонялись за нами Ил-2, а ночью нас атаковали красноармейцы в свете трассирующих пуль. Между Черенщицами и Кулаково уже лежали сотни убитых. Доклады о запасах боеприпасов настораживали. Снабжение по воздуху совершенно прекратилось. Уже можно было рассчитать, когда у нас кончатся патроны и нас можно будет насадить на штыки. Нам снова удалось разжиться русскими боеприпасами для трофейных пулеметов и достать у убитых русских вяленой рыбы. Мы голодали. Давно уже нам выдавали по 400 граммов хлеба и больше ничего. Тех лошадей, запряженных перед русским танком, съели до последнего волоконца мяса, а кости выварили и начисто обглодали.

Вечером 28 февраля было принято решение оставить Кулаково и пробиться к новому фронту окружения. Ночью, во время ожесточенных атак противника, раненых положили на сани. К нашему удивлению, гражданское население еще до нашего отхода покинуло деревню и пошло к немецким позициям тем путем, которым нам предстояло пробиваться. Русские жестоко обошлись с гражданским населением деревень Кобылкино и Коровищино, из которых мы ушли шесть дней назад, потому что оно якобы помогало ненавистным «германцам». Чтобы спастись, местные жители доносили друг на друга. Как сообщал один перебежчик, целые семьи были повешены и расстреляны. Такие новости среди населения окрестных деревень распространялись с быстротой молнии.

Фактически ни один из наших опорных пунктов не смог бы держаться так долго, если бы не местное население, расчищавшее пути подъезда и ходы сообщения от снега, погибавшее при этом от налетов краснозвездных штурмовиков. Мы хорошо относились к местному населению и к пленным, если у них не было комиссарских замашек. Многие добровольцы из тех и других присоединялись к нам для службы без оружия. На то, что все они апостолами нашей расовой пропаганды были зачислены в категорию «недочеловеков», никто уже не обращал внимания.

Сараи, в которых были сложены убитые, мы подожгли — лучше огненная могила, чем никакой. Немногие оставшиеся дома заминировали таким образом, чтобы они сгорали при попытке в них войти. Колонна со всем вооружением и ранеными отправилась маршем в юго-восточном направлении. Моя задача заключалась в том, чтобы забрать два последних пулеметных расчета, своим огнем вводивших противника в заблуждение и не дававших сесть нам «на хвост». Напоследок был взорван мост на окраине поселка, чтобы избежать немедленного преследования противником. Мы минировали дорогу за собой, а потом догнали своих за ближайшим населенным пунктом, из которого наш авангард почти без потерь только что выбил русских.

К следующей ночи с многочисленными стычками и остановками мы достигли Великого Села, находящегося на новом оборонительном рубеже Робьи. Здесь, хотя и прерывистое, имелось сообщение с Демянском и Старой Руссой.

За последние дни «котел» сильно сжался. Силы обороняющихся таяли как снег под солнцем. От Мика я получил весточку, что он еще жив. Цигенфус залечил свою ногу в тыловом госпитале и вызвался добровольцем лететь в «котел».

— Жив, черт! — заявил удивленно Мик при нашей встрече. Он погрузил свой мотоцикл на грузовик, а теперь ездил верхом на русском мерине.